Хлеб был не хлеб, а какие-то пушистые лепешки, которые назывались сопапилла. На столе стояла баночка с медом специально для них. Донна намазала мед на уголок лепешки и стала есть. Эдуард намазал медом всю лепешку сразу. Бекки столько налила меду на лепешку, что Донне пришлось у нее забрать.

Питер взял сопапиллу:

– Единственная здесь хорошая еда.

– Не люблю я мед, – сказала я.

– Я тоже, но этот неплох.

Он намазал на лепешку капельку меда, откусил, потом повторил процесс.

Я тоже взяла лепешку и последовала его примеру. Хлеб был хорош, но мед какой-то непривычный, с сильным вкусом и привкусом, который напомнил мне шалфей.

– Совсем не похож на тот мед, что у нас.

– Это шалфейный мед, – сказал Эдуард. – Более резкий вкус.

– Да уж.

Я никогда не ела другого меда, кроме клеверного. Интересно, у каждого ли меда вкус растения, с которого пчелы его собирают? Похоже, что да. Каждый день узнаешь что-то новое. Но Питер был прав: сопапиллы были вкусные, а мед неплох, если его класть микроскопическими дозами.

В конце концов я заказала себе энчиладу из цыплят. Вряд ли они смогут сделать курятину несъедобной. Нет, не надо на это отвечать.

Питер взял простую энчиладу с сыром. Кажется, мы оба хотели обойтись наименьшей кровью.

Я взялась за вторую сопапиллу, когда все, включая Питера, уже съели по две, и тут я увидела, как в ресторан входят плохие парни. Откуда я знала, что они плохие, – интуиция? Да нет, опыт.

Первый был шести футов ростом и до неприличия широк в плечах. Руки у него раздували рукава футболки, почти разрывая их. Волосы прямые и густые, заплетены сзади в свободную косу. Наверное, для вящего эффекта – он выглядел так типично, что мог бы висеть на постере, изображающем настоящего индейца. Широкие скулы, выпирающие из-под темной кожи, чуть раскосые черные глаза, мощная челюсть, тонкие губы. Одет он был в джинсы настолько обтягивающие, что видно было, как его нижней половине не хватает той накачки, что была у верхней. Есть только одно место, где можно так накачать руки, не накачав ноги: тюрьма. Там поднимаешь веса не для гармонического развития, а чтобы выглядеть крутым парнем и бить изо всех сил, когда это приходится делать. Я поискала следующий признак – да, татуировки на месте. Черная колючая проволока обвивала тугие бицепсы чуть ниже рукавов футболки.

С ним были еще двое, один повыше, другой пониже. Тот, что повыше, был в лучшей форме, а у коротышки лицо почти пополам разделял зловещего вида шрам. Только плаката не хватало над головами этой троицы: «Пришла беда». Почему это я не удивилась, когда они направились к нам? Глянув на Эдуарда, я спросила одними губами: «В чем дело?»

Самое странное, что Донна их знала. Это было видно по ее лицу: она их знает и боится. Какие еще сюрпризы готовит этот день?

13

– О Господи! – тихо выдохнул Питер.

На лице его читался страх. Он натянул маску угрюмой злости, но я сидела близко и видела, как расширились у него глаза, как быстро он задышал.

Я глянула на Бекки – она свернулась на стуле между Эдуардом и Донной и выглядывала большими глазами из-под руки Эдуарда. Все знали, что происходит. Одна я не знала.

Но мне долго не пришлось ждать. Грозная троица подошла прямо к нашей кабинке. Я напряглась, готовясь встать, если Эдуард встанет, но он остался сидеть, хотя руки его не были видны под столом. Наверное, у него уже вытащен пистолет. Я будто случайно уронила салфетку, а когда подняла ее, в одной руке у меня была салфетка, в другой – браунинг. Я держала его незаметно под столом, но направила на плохих парней. Выстрелом из-под стола вряд ли кого-нибудь убьешь, но можно проделать большую дыру в ноге или в паху – в зависимости от роста человека, которого угораздит оказаться на пути пули.

– Гарольд, – сказал Эдуард, – ты привел помощников?

У него был все тот же голос Теда, только чуть оживленнее, но уже без приятных ноток. Я не могла бы сказать точно, что в этом голосе еще изменилось, однако уровень напряжения поднялся еще на деление. Бекки забилась подальше, откуда ей не были видны пришедшие, и уткнулась лицом в рукав Эдуарда. Донна потянулась к ней, оторвала от Эдуарда и обняла. На лице ее был тот же страх, что и на лице девочки. Эдуард смотрел открыто, почти с улыбкой, но глаза его стали пустыми. Выглянули его настоящие глаза. Я видела, как под этим взглядом бледнели монстры. Настоящие монстры.

Коротышка со шрамом переступил с ноги на ногу.

– Ага, это Рассел, – он показал на индейца, – а это Тритон.

Я чуть не повторила это имя, но сдержалась. Нам пока что хватает проблем. А еще говорят, что я не умею промолчать.

– А Том и Бенни все еще в больнице? – спросил Эдуард все так же непринужденно. Пока что мы не привлекли слишком много внимания. Кое-кто на нас поглядывал, но и только.

– Мы тебе не Том и Бенни, – сказал Рассел, и голос его был под стать улыбке на лице, но я вспомнила, что улыбка – это всего лишь другое название оскала.

– Это вы молодцы, – ответила я, и он бросил на меня взгляд. Глаза были такие черные, что радужка и зрачок сливались.

– А ты из тех страдателей, что хотят сохранить индейские земли в неприкосновенности для нас, бедных дикарей?

Я покачала головой:

– Меня много в чем обвиняли, но никогда еще не называли страдательницей.

Я улыбнулась ему и подумала, что если спущу курок, то перебью ему бедро и могу на всю жизнь изувечить – настолько близко он стоял к столу. Хотелось бы, чтобы он отошел назад, но я ждала реакции Эдуарда, а ему вроде бы было все равно, что Рассел над нами навис.

– А теперь вам пора уходить, – сказал Эдуард, и голос его прозвучал как голос Эдуарда. Тед испарился, оставив холодную маску вместо лица и глаза пустые, как зимнее небо. Голос прозвучал равнодушно, будто он говорил что-то совсем другое. Эдуард возникал из облика Теда, как бабочка из куколки, хотя я бы предпочла аналогию не такую красивую и не такую безобидную. Если дело повернется плохо, ничего красивого здесь не будет.

Рассел наклонился над столом, оперся на него, расставив большие руки. Он придвинулся лицом к лицу Донны, не обращая внимания ни на Эдуарда, ни на меня. То ли он глуп, то ли он решил, что мы не будем первыми пускать кровь в общественном месте. Насчет меня он был прав, а вот с Эдуардом – не знаю.

– Чтобы ни ты, ни твои дружки на нашей дороге не становились, ясно? А то плохо будет. – Говорил он это без улыбки, ровным и противным голосом. – У тебя очень симпатичная девчушка. Будет просто позор, если что-нибудь с ней случится.

Донна побледнела и прижала к себе Бекки. Я не знаю, что собирался сделать Эдуард, поскольку отреагировал Питер.

– Не смей угрожать моей сестре. – Голос его был зол и низок, и страха в нем не слышалось.

Рассел покосился на Питера, потом придвинулся к нему лицом. Питер не шелохнулся, и только когда их с Расселом разделяла лишь пара дюймов, он забегал глазами по сторонам, будто в поисках выхода. Руки его вцепились в край стула, будто он в буквальном смысле цеплялся, чтобы не отступить.

– Не то что ты мне сделаешь, малыш?

– Тед? – спросила я.

Глаза Рассела метнулись ко мне, потом опять к Питеру. Он явно наслаждался страхом мальчика и его попытками скрыть этот страх. Трудно быть крутым пацаном, если не можешь заставить четырнадцатилетнего мальчишку опустить глаза. Сейчас он разберется с Питером, потом займется мною. Кажется, он не считал меня серьезной угрозой. Что ж, все мы ошибаемся.

За тушей Рассела мне не было видно Эдуарда, но я услышала его голос, пустой и холодный:

– Давай.

Нет, я его не застрелила. Я не на это просила разрешения и не это разрешил мне Эдуард. Откуда я знала? Знала, и все.

Переложив пистолет в левую руку, я сделала долгий и спокойный выдох, пока плечи не расслабились. Потом собралась, как годами делала на дзюдо, а теперь на кенпо. Я представила, как мои пальцы входят ему в глотку, пробивая кожу. Когда драка идет всерьез, видеть надо не то, как стукнешь противника, – надо видеть, как твоя рука его пробивает и выходит с другой стороны. Хотя я и собиралась чуть сдержать удар. Так можно сломать человеку гортань, а мне не хотелось в тюрьму.