Даже сбоку, где я стояла, слышен был звук отодвигаемых засовов. Отличные, прочные засовы, судя по звуку. Дверь медленно отворилась, выставляя напоказ толстый ломоть тьмы, как пещеру. Дверь продолжала открываться, будто сама по себе. И только в последний момент показалась толстенная лапища и разрушила иллюзию.

В дверях стоял Арфа и пронзительно глядел на нас из-под тех же черных очков, что были на нем в прошлый раз. Одежду он сменил, и на нем был джинсовый жилет поверх весьма волосатых груди и живота. Больше он похож был на медведя, чем на вервольфа. Большой, здоровенный сонный медведь, который вылез из койки, нацепил что попало и побрел, порыкивая, к двери. И даже его неотмирная энергия казалась сегодня тусклее.

Но он загородил дверь своей тушей и проворчал:

– Только Анита. Остальным нельзя.

Я обошла Олафа, и он даже подвинулся, чтобы я могла встать перед Арфой. Либо Олаф стал вежливее, либо считал, что пусть лучше перед этой дверью буду я, а не он.

– Ники сказал, что я могу привести с собой друзей.

Арфа оглядел меня:

– Похоже, тебе нужны друзья получше.

Я не стала наступать на больную мозоль – это не помогло бы.

– Скажем так: я надеялась на помощь полиции, а они опоздали.

И это было правдой, и мне все еще хотелось бы знать, где носили черти Рамиреса, пока я изображала из себя одинокого рейнджера. К полисменам я отношусь хорошо, но знала, что моя реплика Арфе понравится.

Так и вышло. Он оскалил зубы в мимолетной улыбке, в бороде сверкнули волчьи клыки. Он явно слишком много времени проводил в обличье волка. Тут послышался низкий бормочущий мужской голос. Арфа повернулся на голос одним плечом, потом снова обратился ко мне.

– Босс говорит, что приглашена ты, и больше никто.

Я едва заметно покачала головой – сильнее было бы больно.

– Послушай, Ники меня пригласил. Он сказал, что я могу привести друзей. Я привела. Я приехала до десяти утра, мать бы их растак. И приехала говорить о нашей общей проблеме, а не долбаться с тобой у этой траханой двери.

– Разве так долбаются! – сказал Арфа, поглаживая собственный пах. – Если хочешь, я тебе покажу, как это делается.

Я подняла руку:

– Ладно, моя ошибка, я неправильно выразилась. Я приехала не для того, чтобы меня остановили у двери.

Он продолжал почесываться – то ли хотел меня разозлить, то ли увлекся. В первом он преуспел. Я не для того стояла здесь, имея сорок с чем-то швов на спине, даже кофе с утра не попив, чтобы смотреть, как горилла-вервольф почесывает себе гениталии.

– Хватит этой фигни, – сказала я.

Он добавил к своему поведению некоторую жестикуляцию, ухмыляясь мне в лицо.

Я возвысила голос, чтобы меня было слышно в баре:

– Я никуда без своих друзей не пойду. Если ты ждешь, что я в этом уступлю, мы только зря тратим время.

Из бара ответа не было. Арфа добавил к своему танцу движения бедер. Все, хватит.

– Когда этот монстр высосет из тебя жизнь, Ники, ты не беспокойся. Это не больно. Счастливо оставаться.

Я повернулась к своим друзьям:

– Нас не пускают к Ники.

Эдуард кивнул:

– Тогда пошли.

Он шевельнул рукой, и Бернардо с Олафом сошли с тротуара. Эдуард за моей спиной несколько замешкался. Я думаю, мы оба ожидали, что Арфа станет проверять мой блеф. Хотя это был блеф лишь отчасти. Мы могли бы прорваться в бар силой оружия, но Ники под мушкой пистолета говорить не будет. А мне нужен был именно разговор, а не допрос.

Я повернулась и пошла прочь. Эдуард зашагал рядом, но приглядывая, что у нас за спиной. Мне не хватило такой гибкости, чтобы держать в поле зрения свои тылы, еще и не поворачиваясь всем телом, а это было бы неуклюже. И я вполне доверяла Эдуарду.

Должна признать, у меня свело между лопатками от напряженного ожидания, что Арфа побежит за нами и скажет: идемте, будем говорить. Но он не бежал, и я шла дальше. Олаф и Бернардо уже стояли возле «хаммера», ожидая, чтобы Эдуард открыл дверцы.

Мы уже садились в машину, когда Арфа вышел на тротуар и направился к нам. Он был безоружен, но очень недоволен.

– Заводи машину, – сказала я.

Эдуард так и сделал.

Арфа побежал к нам трусцой, размахивая ручищами. Некоторые оборотни бегают, как их животные прообразы, с богоданной грацией. Арфа был не из таких. Он бежал неуклюже, будто давно уже не бегал, по крайней мере в человеческом виде. Я не могла не улыбнуться.

– Ты хотела видеть, как он бежит, – сказал Эдуард. – Стоит ли так мелочиться.

– Может быть, но зато весело, – согласилась я.

Он включил передачу, и Арфа сделал неуклюжий рывок. К машине он подоспел, когда Эдуард уже отъезжал. Он прямо рухнул, опираясь мясистой ручищей на капот.

Эдуард остановился. Мое стекло скользнуло вниз, я посмотрела на Арфу с любопытством. У него на голой груди выступила испарина, дышал он часто и хрипло.

– …твою… мать, – выдохнул он.

– Ты что-то хотел? – спросила я.

– Босс говорит… все… заходите.

Он оперся на капот обеими руками, стараясь перевести дыхание.

– О’кей, – сказала я.

Эдуард припарковался у тротуара, и Арфе пришлось отодвинуться, освобождая место. Мы снова вылезли из машины. Арфа все еще дышал с трудом.

– Аэробика – ключ к здоровому сердцу, – сказала я приветливо, пока мы ждали, чтобы он нас повел в бар.

– Пошла ты на…

Я подумала, не полезть ли опять в машину, но этой игрой я уже добилась чего хотела – говорить с Бако, но только в присутствии своей группы поддержки. Я достигла нужной цели. Остальное было бы чистым ребячеством. Пусть я мелочна, но не настолько.

Отдышавшись, Арфа снова стал силовиком в темных очках, с бесстрастным лицом. Он зашагал обратно, опустив руки с полусогнутыми пальцами, как можно лучше изображая ходячую гору мышц. Его неотмирная энергия плясала по моей коже – всего лишь легкий шепот силы, которая будто непроизвольно вытекала из него. Это, наверное, означало, что Арфа выведен из себя. При сильных эмоциях скрывать энергию становится труднее.

На обратном пути мы все молчали. Мужчины обычно не очень умеют вести бесполезную светскую беседу или не видят в этом необходимости, я же вся сосредоточилась на том, чтобы идти нормально, не выдавая, насколько трудно было бы мне поддерживать непринужденную болтовню.

Арфа придержал для нас дверь. Я посмотрела на Эдуарда, он ответил мне ничего не выражающим взглядом. Отлично. Я прошла вперед, остальные за мной. Три дня назад я нервничала, шагнув в эту темноту, откуда поднимался прилив гудящей энергии вервольфов. Но это было три дня назад, и мало во мне с тех пор осталось страха. Все тело болело, но сама я как-то странно онемела. Может быть, я наконец переступила ту линию, за которой уже давно живет Эдуард. Может быть, я действительно никогда ничего чувствовать уже не буду. Когда и эта мысль меня всерьез не напугала, я поняла, что дело совсем плохо.

47

Мне понадобилась секунда, чтобы глаза привыкли к темноте, но благодаря не зрению, а коже на затылке я почувствовала, что не все тут хорошо. Я не стала сомневаться в своих ощущениях, а взялась за рукоять браунинга под рубашкой – плевала я на то, что тем самым выдам наличие оружия. Дураки они были бы, если бы подумали, что я пришла без оружия. А байкеры клуба «Лос лобос» уж в этом вопросе точно не дураки.

Ники Бако лежал на стойке с привязанными к лодыжкам руками, и веревки были скручены в подобие рукояти, как на тюке. Окровавленное лицо украсилось синяками, и эти травмы были куда свежее моих.

У меня пистолет оказался в руке, и я скорее почувствовала, чем увидела, как трое моих спутников рассыпались веером, так что мы стали как углы коробки, в каждом из которых оказалось по пистолету. Из своих углов мы взяли под наблюдение конкретный сектор зала, и нравимся мы друг другу или нет, но я твердо знала, что каждый, даже Олаф, за своим сектором проследит. Приятно быть в чем-то уверенной.

В мой сектор попала стойка с лежащим Ники, высокий бородатый мужчина с хвостом волос, переброшенным через плечо, два волка размером с пони и труп мужчины, таращившийся невидящими глазами в зал. Перерезанное горло напоминало орущий красный рот.